Литературные дневники / Стихи.ру

Аля Кудря;шева

«Мама на даче, ключ на столе…»
«Зима застыла среди теней…»
«Ты будешь шкипером, боцманом, чёрт-те кем…»

Со стихами в 2007 году все тоже обстояло благополучно: как обычно, на высоте оказался всё тот же Петербург, где вышла книга Али Кудряшевой «Открыто». Кудряшевой двадцать лет, она бывает и вторична, и чрезмерно экзальтирована, и порой «с усердием вламывается в открытые двери», но отрицать её удивительный талант невозможно. Велик соблазн умилиться, как умиляются её бессчётные поклонники в ЖЖ, — ограничимся лишь констатацией, что во всей генерации нынешних студентов свой голос есть у неё одной, хотя отдельные удачные стихи есть у множества ровесников и ровесниц. Если упомянутый восторженный хор девичьих (и не только) голосов не собьёт Кудряшеву с пути и не отнимет у неё драгоценного раздражения против себя — без которого не бывает настоящего поэта, — у нас будут все основания ждать от неё действительно выдающихся достижений. К сожалению, автор этих строк сам поучаствовал в распространении опасной моды — писать длинные стихи в строчку, как прозу; возникает соблазн многословия и самоподзавода, с которым молодому автору особенно трудно бороться. Я знаю эти грехи за собой и легко обнаруживаю у других. Но у этого способа письма есть и преимущества — органика, снижение пафоса, сюжетность; Кудряшева живет бурно, трудно, и ей есть о чём говорить. В общем, «Открыто» — вполне открытие…
Д.Быков.
«Литература отдувается за всё».
«Дружба Народов», 2008, №1

Фото с сайта Ураган музыки

* * *
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвёртый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнётся, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это. Хлеб получёрствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестрёнка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде, они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, тёплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придёт в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать…

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеётся время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждёт меня во дворе, кто-нибудь — на десятом. Десять — кончаю четвёртый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне…

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

Кудряшева А. Открыто. —
СПб.: «Геликон Плюс», 2007. —
ISBN 978-5-93682-446-3

* * *
Зима застыла среди теней, завязла в сырой дремоте, я собираю в ладони дни, стараясь не растерять. Он пишет красками на стене, мечтающей о ремонте, седое небо дрожит над ним и плачет в его тетрадь.
Он дышит сухо и горячо, и так теребит причёску, что завитки на его висках почти превратились в нимб. Один стоит за его плечом, диктуя легко и чётко, другой стоит за его плечом и вечно смеётся с ним.
Он тощий, с родинкой на скуле, лохматый знаток историй, боится спать, по ночам дрожит и вовсе не знаменит. Он младше мира на столько лет, что даже считать не стоит, его друзья не умеют жить, пока он не позвонит.
Зима — какая уж тут зима, снег выпал, но за ночь тает, январь висит на календаре — как будто бы ни при чём. А я ревную его к стихам, которые он читает, и собираю его в стихах, которые он прочёл.
А я ревную — почти не сплю — к раскормленной кошке в кресле, к железной кружке, в которой он готовит зелёный чай. И если вдруг я его люблю, то разве что вдруг и если, скорее, просто хожу за ним и снюсь ему по ночам.
А мне — как будто под хвост вожжой, скитаюсь и пялюсь букой, и снова встретившись с ним во сне кидаю: «А чтоб ты сдох». Я ощущаю себя чужой, непройденной гласной буквой, не «а», не «и», а густой, как мед, протяжный тяжёлый вздох.
И если я полюблю, то мне уж лучше бы не родиться, сижу на спальнике на полу, глазами сжигаю шкаф. Он пишет красками на стене: «Давай не будем сердиться», мне остается лишь подойти и ткнуться в его рукав.
Он младше мира, часы стоят, дыханье моё сбивая, а я тоскую, грызу себя и книжные уголки. Я не люблю его, просто я практически не бываю, пока не чувствую на плече тяжёлой его руки.
А я кричу ему: «Ухожу и вряд ли меня найдёшь ты, по мне рыдают могильный холм и стены монастыря».
А я ревную его ко мне, безбожно и безнадёжно,
И собираю в ладони дни, стараясь не растерять.

Аудиокнига:
Кудряшева А. Три, два, один. —
«КонтентМедиа», 2021

* * *
Ты будешь шкипером, боцманом, чёрт-те кем,
ты там, где над головой паруса дрожат,
ты будешь ходить, командовать, спать в теньке,
курить, ворчать, потягивать оранжад,
ты будешь таким прекрасным — что хоть рисуй.
Смеёшься, бродишь, держишься молодцом
Я буду дубовой женщиной на носу.
С облезлым от солёной воды лицом.

В миру, говорят, октябрь — какая чушь.
Плывём — отставить слякотный произвол,
точней, это ты плывёшь, а вот я — лечу,
касаясь горячей грудью прозрачных волн.
И с этих пор, с расширенных влажных пор
на тёмной коже моих деревянных рук
не примет наш корабль самый дальний порт,
не встретит нас в порту самый лучший друг,

не грянет в нашу честь всепланетный гимн,
не шепчет наше имя жара в песках.
Я вижу: утро входит в рассвет нагим —
выходит в тёплой пене и лепестках,
Я вижу ветер, греющийся в воде,
я вижу время, спящее в глубине,
Я вижу всё ничто, никуда, нигде,
всё то чужое, дальнее, не при мне,

Мне мастер сделал губы теплей луны
и волосы мягче чаячьего пера,
И я боюсь свободы и тишины,
и я хочу проснуться живой с утра,
И я живу — без всякой на то волшбы,
как жить могла бы там, на земле, в Москве.
Но, знаешь, ты меня обрекаешь быть,
спасибо тебе, да будь ты проклят, мой свет.

Да будь ты проклят за эту морскую твердь,
за руки, приколоченные к бортам,
за то, что я теперь не могу не петь,
а там могла — я столько могла бы там!
Спасибо сказать? Спасибо, в душе темно,
ни вверх, ни вниз, на уровне — так держать.
Да будь ты проклят за то, что я стала мной.
Кури. Ворчи. Потягивай оранжад.

————–

http://www.youtube.com/watch?v=_Mc0EZc3uAk